— Ну, уж вы скажете тоже, мама, — бесцеремонно прервала мать Наташа Сокольская (барышня в распашной блузе с папильотками под шарфом на голове) — хороши непосредственные натуры, нечего сказать! Надеюсь, мадемуазель, — слегка прищурив глаза и кивнув головой в ответ на почтительный поклон Даши, — обратилась к ней барышня, — что вы возьмете в ежовые рукавицы наших сестер: невозможные, отвратительные девчонки!
— Натали права, — вмешался юноша, обдергивая на себе курточку с форменными пуговицами одного из средних привилегированных заведений столицы и шаркая ногой по адресу Даши, — пожалуйста, наказывайте их почаще, мадемуазель, это им полезно. А, главное, передайте им, что если они будут бегать ко мне в комнату и таскать там карандаши и ручки, так я им уши оборву обеим.
— О, Вадим, как можешь ты так говорить о маленьких сестрах! — вмешалась Екатерина Андреевна с укором к сыну, покачивая головой.
Но тот только махнул рукой и, промямлив что-то себе под нос, встал из-за стола, подошел к матери, наскоро чмокнул её руку, тоже самое проделал с рукой отца и поспешно вышел из комнаты, сказав с порога, что он опоздает в училище и должен спешить поэтому. Тут только хозяин дома оторвался от своей газеты.
— Гм! Гм! — произнес он недоумевающе, — почему это Вадя сегодня едет в училище, а не вчера уехал!
— Ах, Alexаndre, как же ты не помнишь, ведь вчера был абонемент в опере! A после театра Вадиму было уже поздно ехать! — вступилась за сына мать.
— Ну, матушка, ему учиться надо, а не по театрам ездить! Того и гляди на третий год в классе останется. Что мы будем тогда с таким верзилой делать! Мне и с девчонками возни не мало. Для учебного заведения Полина и Валерия ничего не знают, гувернантки у них через три месяца меняются… Гм! Гм! — закашлялся Сокольский-отец тут только заметив Дашу и, поднявшись со стула, отвесил ей почтительный поклон.
— Пожалуйста, будьте с ними построже, — говорил он через минуту, — мать и предшественницы ваши себе на голову избаловали девочек. Они ничего не знают, ничем не интересуются, кроме платьев, выездов в театры и танцевальных вечеринок. Я не знаю даже, умеют ли они читать как следует по-русски, не говоря уже о другом. К сожалению, моя служба не позволяет мне заняться этим вопросом лично, а моя жена весьма слабая мать, обожающая детей. Так уж вы, mаdemoiselle, простите, не знаю вашего имени отчества.
— Дарья Васильевна! — подсказала Даша.
— Дарья Васильевна, — повторил Сокольский, я получил от вашего бывшего начальства такие лестные отзывы о вас, что с удовольствием вручу вам воспитание моих дочерей. Только убедительно прошу вас быть с ними взыскательной и строгой.
Тут хозяин дома опять отдал поклон девушке и, поспешно встав из-за стола, вышел из комнаты. Наступило неловкое молчание.
— Вы уже пили кофе? Может быть выпьете чашечку? — чтобы как-нибудь прервать его, предложила Даше хозяйка.
Молодая девушка поблагодарила и отказалась.
— Конечно, в словах моего мужа много правды, — начала немного смущенным голосом генеральша, — но… но надо же и уметь быть снисходительным к бедным детям! Об этом-то я и хотела поговорить с вами. И Поленька, и Валюша — обе девочки обладают золотыми сердцами, и если за них взяться с должным…
— Ну, вы, опять за старое, мама! — с досадой отбросив от себя книгу, довольно резко произнесла Натали, — вот видите ли, мадемуазель, — обратилась она к Даше, немало смущенной её выходкой, — мама наша очень добра и снисходительна к этим милым детям, а милые дети обладают очаровательными замашками: они ленятся, лгут на каждом шагу и даже воруют!
— Натали! — с ужасом вскричала генеральша.
— Да, да, воруют! Я в этом могу вам дать мое слово, мадемуазель! — жестким голосом подтвердила молодая Сокольская, — я несколько раз замечала, что они у меня духи и конфеты таскают и фрукты из буфета. Такие скверные девчонки! За уши их драть надо, Вадим прав, а не баловать их, как балует мама.
— О, как ты строга, Натали! Давно ли сама была девочкой! — произнесла со слезами в голосе Екатерина Андреевна.
Но молодая Сокольская только упрямо покачала головой.
— Я была совсем другой. Я блестяще кончила институт с золотой медалью и помогаю вам давать образование сестрам, этим негодным тупицам. Я учу их языкам и даю возможность этим не брать в дом француженки, немки и англичанки. Вы это отлично знаете, mаmаn… Дарья Васильевна! Вы должны мне помочь своим влиянием. От mаmаn помощи не жди!
И, резко отодвинув свое кресло, Натали захватила книги с собой и направилась к двери. Через минуту она, однако, вернулась снова.
— Вас зовут Дарьей Васильевной? — произнесла она, обращаясь к Даше. — Согласитесь сами, мадемуазель, что это звучит не слишком мелодично. Мы будем называть вас мадемуазель Долли, если вы не имеете против этого ничего. Не правда ли?
Даша, у которой голова шла кругом от мысли о перспективе провести, может быть, целые длинные, бесконечные годы в столь почтенном семействе, поспешила ответить, что она ничего не имеет против нового имени.
И вполне, по-видимому, удовлетворенная её ответом, Натали исчезла из столовой.
В глубокой задумчивости сидела за столом Даша. В её голове уже зарождалось малодушное решение отказаться от места и, бросив все, умчаться сегодня же в Москву.
Но тут перед её внутренним взором выплыли хорошо знакомые и дорогие личики Маши и Сережи, ради которых она, Даша, должна принести себя в жертву, должна смириться и в тяжелом труде зарабатывать свой хлеб, чтобы дать возможность подняться на ноги своим юным сестре и брату.